Иллюстрация: mrrbk25.png
анабиоз
Фраза резко оборвалась звуком, напоминающим всхлип, но юноша не проронил ни слезинки. Его сухие, уставшие глаза застыли на лице Райдена, глядя сквозь него. Он молчаливо просил о том, чего ни один из живущих людей не мог ему дать — вернуть в этот мир того, кто преуспел в цели его покинуть.
Мицутоши Райден был слишком молод для своих коллег и слишком стар для своих ровесников.
Если бы его спустя годы позвали на встречу одноклассников, он весь вечер просидел бы молча со стаканом спиртного в руке. Двадцать пять лет — ещё свободный, безответственный возраст; время, как правило, после окончания магистратуры, которое можно потратить на себя. Удариться в карьерное продвижение, начать бизнес, заняться творчеством или продолжить давнее хобби — эти вещи были как никогда далеки от Райдена. Он не помнил, когда в последний раз позволял себе не думать о будущем.
Профессия психотерапевта подходила не всем, кто стремился её освоить. Для многих обучение и практика оборачивались медленной дорогой к саморазрушению. Райден был знаком с людьми, в итоге оказывающимися не в кресле специалиста, а по обратную сторону его стола.
Когда ты искренне горишь желанием помочь другим, тебя сокрушает осознание, что помощи дождётся не каждый. К этому привыкаешь, если продержаться в среде достаточное количество времени. Привыкаешь к слезам, обвинениям, жестоким словам, непредсказуемому поведению. К ухудшению состояния пациента, подававшего надежды. К его смерти. К тому, что это не последний человек, ушедший из жизни на твоих глазах. К тому, что не все могут справиться с этой болью.
Райдена никогда не обвиняли в мягкотелости. Но пару раз спрашивали, не планирует ли он сменить место работы, пока не поздно. Из всех групп людей, с которыми может взаимодействовать психотерапевт, он с уверенностью выбрал одну из самых трудных.
Мицутоши Райден, 25, психотерапевт-суицидолог.
Неудивительно, что поговорить со своими одногодками ему было не о чем.
Готовясь к сегодняшнему приёму, Райден просматривал не свои записи, а переданные ему распечатки с ID-карты молодого человека. Это был первый случай, когда он держал в своих руках настолько уязвимую информацию о совершенном незнакомце — в любой другой ситуации это считалось бы преступлением.
В привычном Райдену мире, где вопрос безопасности и конфиденциальности стоял выше всех остальных, существовало одно исключение. Если человек неоднократно подвергал смертельной опасности себя или окружающих, из клиента он становился пациентом — отсюда и шло указание дотошно ознакомиться с его личными данными.
Фотография улыбающегося старшеклассника, приложенная к документам, не наводила на мысль о рискованном преступнике. Самой большой его проблемой должен был быть неудачный подростковый роман или тревога перед выпускными экзаменами. Понятные переживания и неприятности, без которых невозможно взросление и человеческое существование в целом. Даже разница в их возрасте была не такой большой, хотя Райден замечал, что его клиенты часто прибавляли ему с полдесятка лет.
Лёгкий приглашающий кивок психотерапевта оказался проигнорирован. Юноша совсем не спешил поприветствовать его в ответ. Он в принципе не раскрыл рта с того момента, как был неловко втолкнут в кабинет дежурящим в коридоре сотрудником. Дверь захлопнулась, звук шаркающих шагов прервался негромким скрипом стула, а потом снова воцарилась тишина. К счастью, прерывать молчание входило в список должностных обязанностей Райдена.
— Вы не против обращения по имени?
— Вовсе нет.
Оторвавшись от материалов с ID-карты, он поправил очки и внимательно окинул взглядом сидящего напротив него молодого человека.
Кёго Хигура, 18, пациент под наблюдением. Нарушитель общественного порядка, своевольно избавившийся от браслета-ограничителя и совершивший попытку самоубийства. Вовремя остановлен и направлен на принудительную госпитализацию.
Если бы его спустя годы позвали на встречу одноклассников, он весь вечер просидел бы молча со стаканом спиртного в руке. Двадцать пять лет — ещё свободный, безответственный возраст; время, как правило, после окончания магистратуры, которое можно потратить на себя. Удариться в карьерное продвижение, начать бизнес, заняться творчеством или продолжить давнее хобби — эти вещи были как никогда далеки от Райдена. Он не помнил, когда в последний раз позволял себе не думать о будущем.
Профессия психотерапевта подходила не всем, кто стремился её освоить. Для многих обучение и практика оборачивались медленной дорогой к саморазрушению. Райден был знаком с людьми, в итоге оказывающимися не в кресле специалиста, а по обратную сторону его стола.
Когда ты искренне горишь желанием помочь другим, тебя сокрушает осознание, что помощи дождётся не каждый. К этому привыкаешь, если продержаться в среде достаточное количество времени. Привыкаешь к слезам, обвинениям, жестоким словам, непредсказуемому поведению. К ухудшению состояния пациента, подававшего надежды. К его смерти. К тому, что это не последний человек, ушедший из жизни на твоих глазах. К тому, что не все могут справиться с этой болью.
Райдена никогда не обвиняли в мягкотелости. Но пару раз спрашивали, не планирует ли он сменить место работы, пока не поздно. Из всех групп людей, с которыми может взаимодействовать психотерапевт, он с уверенностью выбрал одну из самых трудных.
Мицутоши Райден, 25, психотерапевт-суицидолог.
Неудивительно, что поговорить со своими одногодками ему было не о чем.
Готовясь к сегодняшнему приёму, Райден просматривал не свои записи, а переданные ему распечатки с ID-карты молодого человека. Это был первый случай, когда он держал в своих руках настолько уязвимую информацию о совершенном незнакомце — в любой другой ситуации это считалось бы преступлением.
В привычном Райдену мире, где вопрос безопасности и конфиденциальности стоял выше всех остальных, существовало одно исключение. Если человек неоднократно подвергал смертельной опасности себя или окружающих, из клиента он становился пациентом — отсюда и шло указание дотошно ознакомиться с его личными данными.
Фотография улыбающегося старшеклассника, приложенная к документам, не наводила на мысль о рискованном преступнике. Самой большой его проблемой должен был быть неудачный подростковый роман или тревога перед выпускными экзаменами. Понятные переживания и неприятности, без которых невозможно взросление и человеческое существование в целом. Даже разница в их возрасте была не такой большой, хотя Райден замечал, что его клиенты часто прибавляли ему с полдесятка лет.
Лёгкий приглашающий кивок психотерапевта оказался проигнорирован. Юноша совсем не спешил поприветствовать его в ответ. Он в принципе не раскрыл рта с того момента, как был неловко втолкнут в кабинет дежурящим в коридоре сотрудником. Дверь захлопнулась, звук шаркающих шагов прервался негромким скрипом стула, а потом снова воцарилась тишина. К счастью, прерывать молчание входило в список должностных обязанностей Райдена.
— Вы не против обращения по имени?
— Вовсе нет.
Оторвавшись от материалов с ID-карты, он поправил очки и внимательно окинул взглядом сидящего напротив него молодого человека.
Кёго Хигура, 18, пациент под наблюдением. Нарушитель общественного порядка, своевольно избавившийся от браслета-ограничителя и совершивший попытку самоубийства. Вовремя остановлен и направлен на принудительную госпитализацию.
Каким бы предосудительным ни было это описание, Райден просто не мог всерьёз считать потерянного подростка достойным наказания. И, вопреки рекомендации человека в коридоре, он не собирался тратить время на упрёки и нравоучения.
Он не был уверен в том, что Хигура вообще присутствовал в разговоре. Отстранённо уставившись в никуда из-под полуопущенных век, юноша, казалось, даже дышал без особого рвения. Все его усилия были сконцентрированы на том, чтобы с механической повторяемостью раз за разом оттягивать свой браслет от запястья.
Большой палец на его левой кисти был сломан, как и отмечалось в документах. Вверх по обеим рукам, вплоть до среза рукавов, уходили полосы эластичного бинта. Левая рука и вовсе была на перевязи, хоть перелом и не был записан в карте. Обмотано тщательно, в несколько аккуратных слоёв — так, чтобы не оставить на виду ни просвета кожи. Вряд ли он позаботился об этом сам.
Самоповреждающее поведение активно порицалось современным обществом. Настолько, что некрасивая картинка с усердием скрывалась от чужих глаз даже в стенах клиники. Поэтому Райден не был удивлён, что Хигуре разрешили покинуть одиночную палату только после того, как все синяки и порезы были спрятаны. Эта суета виделась ему настолько лицемерной, что, будь у него больше свободного времени и сил, он подал бы письменную жалобу руководству лечебницы.
Здесь можно было бы поставить точку в рассуждениях о его возможной мягкотелости. Райден не страдал от синдрома спасателя и не верил в сакральность своего предназначения. Он выполнял свою работу на совесть, принимая ответственность за обращающихся к нему людей, но никогда не привязывался к ним эмоционально. И это требовало строгого контроля — он знал, что имел потенциал провалиться в яму всепоглощающего сочувствия к более слабому человеку.
Юноша прямо перед ним не нуждался в слезливой жалости или спасении. Ему не стоило читать нотации и учить его жить эту жизнь по несуществующей методичке здорового и счастливого человека. Но ему правда не помешало бы быть услышанным после всего, через что ему пришлось пройти.
— Итак, Хигура...
Собрав листы бумаги в небольшую стопку и отложив их в сторону, Райден приготовился делать собственные заметки в записной книжке. Мягкое постукивание браслета о запястье Хигуры прекратилось. Тонкая полоска металла вплотную прижалась к его коже. Одна из функций ограничителя в действии: устройство, в состоянии покоя свободно висящее на руке носителя, могло сужаться и крепко обхватывать запястье как наручник. Пациент слегка поморщился – выброс иглы, встроенной в аппарат для взятия пробы крови, всегда был ожидаемым, но более приятным в любом случае не становился.
После того, как он рискнул и оказался под особенно чутким взором системы, браслет предупреждающе реагировал даже на такую мелочь.
— Как вы умудрились сломать браслет? — в этом вопросе не было ни осуждения, ни заинтересованности.
Райден успел в подробностях прочесть как Хигура «обманул» ограничитель. Он ожидал реакции. В зависимости от своего темперамента, нарушители отвечают по-разному: кто-то пытается улизнуть от правосудия шантажом и актёрской игрой, а кто-то хвастается своей гениальностью в сбрасывании осточертевших «оков». Есть и те, кто замыкается в себе и отказывается говорить, заранее представляя себя в камере на допросе. Большое преувеличение, по мнению Райдена, и немного обидное сравнение.
Видимо, смирившись с положением дел, Хигура перестал дёргать ограничитель и поднял рассеянный взгляд на Райдена. В тёплом свете настольной лампы его глаза казались намного темнее, чем у парня с фотографии. Он приоткрыл рот раньше, чем смог полноценно сформулировать свой ответ.
— Я не хотел сломать его… Мне нужно было просто высвободить руку.
Голос юноши звучал сипло и надорвано, будто по давно заржавевшим трубам опять пустили воду. Медсёстры поделились с Райденом своими переживаниями о том, что пациент упрямо молчал в их присутствии. В словах Хигуры не было ни намёка на бессвязность — он мог, но не всегда хотел говорить.
— Вспомнил, что это было в какой-то книге… — вопреки ожиданиям Райдена, он сам продолжил разговор, — Что можно попробовать вытащить кисть, сломав большой палец.
Что он и сделал, если верить официальной истории. Хигура бросил сорванный ограничитель дома, пропав с радаров, и был найден случайными прохожими в пятнах крови и состоянии истерики. Он был в отчаянии от того, что у него ничего не вышло.
Замолчав, он снова схватился за браслет дрожащими пальцами, как по инерции стремясь освободиться. Райден выдохнул через нос, покосившись на такое же металлическое кольцо, выглядывающее из-под рукава его белого халата. Эта деталь как будто одновременно сближала и бесконечно отдаляла их друг от друга.
На практике в университете разбирались разные случаи попыток совершения суицида. Для этого не всегда требовалось избавляться от браслета — он никогда не был абсолютным спасательным кругом. Ведь, если человек и впрямь решит умереть, никто не остановит его в воздухе после прыжка с крыши. Большую роль играла совокупность факторов: время, место, ментальное и физическое состояние.
Браслет-ограничитель и ID-карта, выполняющая функцию удостоверения личности, работали в связке. Браслет считывал данные о здоровье и самочувствии человека, а карта хранила их в себе долгие годы. Каждые четыре месяца информация обновлялась по итогам обязательного медицинского обследования.
После этого обследуемый получал «статус» своего физического и ментального благополучия, для понятности разделённый на три зоны: красная, оранжевая и зелёная. В зелёной зоне находились все носителями с показателями здоровья согласно норме, а в оранжевой — те, кому следовало позаботиться о своём состоянии по рекомендациям специалистов.
Что касается красной зоны, то жизнь человека становилась в разы сложнее. Он мог быть отправлен на принудительную госпитализацию, как и многие клиенты Райдена, и за ним устанавливалось пристальное наблюдение.
Все, кто приобретал этот статус, старались выйти из него как можно скорее. Никто не хотел нанимать на работу или принимать в учебное заведение ненадёжного гражданина, который мог бы испортить репутацию организации. Искажённая, неоднозначная реальность была таковой, что босс мог поощрять многочасовые сверхурочные, но с позором отчитать тебя перед всей компанией в случае попадания в красную зону.
Похожая атмосфера царила и в этой клинике. Пока специалисты трудились сутками напролёт, руководство выдавало распоряжение стыдливо прятать суицидальных пациентов в отдельных палатах. Иногда Райден задумывался о том, чтобы действительно перейти к индивидуальным частным приёмам и больше не участвовать в этом фарсе.
Может, в будущем, когда работа со всеми его подопечными будет завершена.
— Как вы чувствуете себя сейчас?
Попытаетесь ли вы сделать это снова? Это был бы довольно глупый вопрос.
Губы Хигуры дрогнули и сжались в тонкую линию. Вцепившись в подол рубашки вместо браслета, он чуть наклонился вперёд, опуская голову.
— Я… не справился, даже когда никто и ничто не могло остановить меня, — его голос стал тише, переходя в сдавленный шёпот, — Она так и не забрала меня с собой…
Фраза резко оборвалась звуком, напоминающим всхлип, но юноша не проронил ни слезинки. Его сухие, уставшие глаза застыли на лице Райдена, глядя сквозь него. Он молчаливо просил о том, чего ни один из живущих людей не мог ему дать — вернуть в этот мир того, кто преуспел в цели его покинуть.
Об этом инциденте Райден знал и до того, как Хигура пополнил число его клиентов. Это было обычное самоубийство с необычным контекстом — иначе оно не появилось бы в заголовках новостей. Вопиющая, жестокая вседозволенность, послужившая причиной трагедии, не дала ей стать безликой цифрой в статистике преждевременных смертей.
Хигура и этот человек были… близки. Отголоски истории, подошедшей к концу, не утихали в его израненном сердце. Чтобы видеть это вовсе не обязательно было выучиваться на врача.
— Ваша подруга наверняка хотела, чтобы вы остались.
— Никому нет дела до того, чего хочу я… Это жестоко, не находите?
Слёзы, скатившиеся по щекам юноши после этого признания, никак не изменили опустошённое выражение его лица. Он так и не смог заплакать в полную силу, и едва заметные следы влаги на коже скоро начали высыхать.
В этом человеке не осталось рвения учинить что-то противоправное. Он выглядел на грани потери сознания от слабости. По оценке Райдена, он заслуживал отдых в постели, а не пытку расспросами.
— Я как никто заинтересован в том, чтобы услышать вас.
Поднявшись с места и подойдя к кулеру, он набрал стакан воды и протянул его Хигуре. Поддерживая его дрожащую ладонь, Райден остался стоять рядом, пока ему с благодарным кивком не вернули наполовину опустошённую ёмкость.
— Спасибо.
— Не стоит. Представляю, какими для вас были последние дни.
Он наверняка выбрал бы оказаться где угодно, но не здесь. Проследовав к своему рабочему столу, Райден перелистнул несколько страниц в записной книжке и поставил маленькую отметку ручкой в верхнем углу.
Хигура следил за его движениями со скромной искрой любопытства — или настороженности, если вспомнить, что никто из сотрудников клиники не успел завоевать его доверия. В тусклом колодце его взгляда было слишком сложно отыскать отчётливую эмоцию. Однако Райден имел стойкое убеждение, что там всё ещё был свет.
— Вам следует отдохнуть и отоспаться, так что давайте перейдём к самому важному, — набросав пару строк на бумаге, он приподнял очки и подтянул их поближе к переносице. — Поговорите со мной?
— О чём-то, чего нет в ваших документах? — губы Хигуры тронула разочарованная улыбка, как будто этот вопрос ему задавали неоднократно.
— О вас. Всё, что вы захотите рассказать.
Этим вечером Райден по привычке задержался в кабинете, перебирая бумажки. В здании частной клиники, его месте работы последние два года, почти не осталось людей, и в коридорах было необыкновенно тихо.
Корректируя расписание на грядущую неделю, он ненадолго остановился взглядом на отдельной встрече, выделенной в календаре оранжевым маркером. Под ячейкой умещалась мелкая подпись карандашом: «обязательно дозвониться».
Райден из четырёхлетнего прошлого не мог знать, что его встречи с Кёго Хигурой затянутся не на месяцы, а на годы. Что сеансы продолжатся и после того, как он примет решение присоединиться к рядам частных специалистов, не особо надеясь, что кто-то из клиентов последует за ним.
По прошествии нескольких лет, наблюдая за изменениями в поведении этого человека, Райден перестал узнавать в нём многие его прежние черты. Боль от утраты, успокоившаяся со временем, проросла во что-то совсем иное и незнакомое... Тем не менее, во что-то, с чем можно было жить.
Вот только регулярность их сессий оставляла желать лучшего. В зависимости от своего настроения, Хигура легко мог пропасть с радаров на месяц, а потом свалиться на него как снег на голову. Недоверчивый подросток, неспособный удержать в дрожащей руке стакан воды, вырос в того ещё наглеца.
Но разве это вечное изучение не было частью его работы? Одним из немногих жизненных решений, которое он принял самостоятельно.
В повзрослевшем, заметно изменившемся молодом человеке ещё жил отблеск разбитого юноши, жаждущего быть услышанным. Это было единственной вещью, которую Райден мог ему дать.
Он не был уверен в том, что Хигура вообще присутствовал в разговоре. Отстранённо уставившись в никуда из-под полуопущенных век, юноша, казалось, даже дышал без особого рвения. Все его усилия были сконцентрированы на том, чтобы с механической повторяемостью раз за разом оттягивать свой браслет от запястья.
Большой палец на его левой кисти был сломан, как и отмечалось в документах. Вверх по обеим рукам, вплоть до среза рукавов, уходили полосы эластичного бинта. Левая рука и вовсе была на перевязи, хоть перелом и не был записан в карте. Обмотано тщательно, в несколько аккуратных слоёв — так, чтобы не оставить на виду ни просвета кожи. Вряд ли он позаботился об этом сам.
Самоповреждающее поведение активно порицалось современным обществом. Настолько, что некрасивая картинка с усердием скрывалась от чужих глаз даже в стенах клиники. Поэтому Райден не был удивлён, что Хигуре разрешили покинуть одиночную палату только после того, как все синяки и порезы были спрятаны. Эта суета виделась ему настолько лицемерной, что, будь у него больше свободного времени и сил, он подал бы письменную жалобу руководству лечебницы.
Здесь можно было бы поставить точку в рассуждениях о его возможной мягкотелости. Райден не страдал от синдрома спасателя и не верил в сакральность своего предназначения. Он выполнял свою работу на совесть, принимая ответственность за обращающихся к нему людей, но никогда не привязывался к ним эмоционально. И это требовало строгого контроля — он знал, что имел потенциал провалиться в яму всепоглощающего сочувствия к более слабому человеку.
Юноша прямо перед ним не нуждался в слезливой жалости или спасении. Ему не стоило читать нотации и учить его жить эту жизнь по несуществующей методичке здорового и счастливого человека. Но ему правда не помешало бы быть услышанным после всего, через что ему пришлось пройти.
— Итак, Хигура...
Собрав листы бумаги в небольшую стопку и отложив их в сторону, Райден приготовился делать собственные заметки в записной книжке. Мягкое постукивание браслета о запястье Хигуры прекратилось. Тонкая полоска металла вплотную прижалась к его коже. Одна из функций ограничителя в действии: устройство, в состоянии покоя свободно висящее на руке носителя, могло сужаться и крепко обхватывать запястье как наручник. Пациент слегка поморщился – выброс иглы, встроенной в аппарат для взятия пробы крови, всегда был ожидаемым, но более приятным в любом случае не становился.
После того, как он рискнул и оказался под особенно чутким взором системы, браслет предупреждающе реагировал даже на такую мелочь.
— Как вы умудрились сломать браслет? — в этом вопросе не было ни осуждения, ни заинтересованности.
Райден успел в подробностях прочесть как Хигура «обманул» ограничитель. Он ожидал реакции. В зависимости от своего темперамента, нарушители отвечают по-разному: кто-то пытается улизнуть от правосудия шантажом и актёрской игрой, а кто-то хвастается своей гениальностью в сбрасывании осточертевших «оков». Есть и те, кто замыкается в себе и отказывается говорить, заранее представляя себя в камере на допросе. Большое преувеличение, по мнению Райдена, и немного обидное сравнение.
Видимо, смирившись с положением дел, Хигура перестал дёргать ограничитель и поднял рассеянный взгляд на Райдена. В тёплом свете настольной лампы его глаза казались намного темнее, чем у парня с фотографии. Он приоткрыл рот раньше, чем смог полноценно сформулировать свой ответ.
— Я не хотел сломать его… Мне нужно было просто высвободить руку.
Голос юноши звучал сипло и надорвано, будто по давно заржавевшим трубам опять пустили воду. Медсёстры поделились с Райденом своими переживаниями о том, что пациент упрямо молчал в их присутствии. В словах Хигуры не было ни намёка на бессвязность — он мог, но не всегда хотел говорить.
— Вспомнил, что это было в какой-то книге… — вопреки ожиданиям Райдена, он сам продолжил разговор, — Что можно попробовать вытащить кисть, сломав большой палец.
Что он и сделал, если верить официальной истории. Хигура бросил сорванный ограничитель дома, пропав с радаров, и был найден случайными прохожими в пятнах крови и состоянии истерики. Он был в отчаянии от того, что у него ничего не вышло.
Замолчав, он снова схватился за браслет дрожащими пальцами, как по инерции стремясь освободиться. Райден выдохнул через нос, покосившись на такое же металлическое кольцо, выглядывающее из-под рукава его белого халата. Эта деталь как будто одновременно сближала и бесконечно отдаляла их друг от друга.
На практике в университете разбирались разные случаи попыток совершения суицида. Для этого не всегда требовалось избавляться от браслета — он никогда не был абсолютным спасательным кругом. Ведь, если человек и впрямь решит умереть, никто не остановит его в воздухе после прыжка с крыши. Большую роль играла совокупность факторов: время, место, ментальное и физическое состояние.
Браслет-ограничитель и ID-карта, выполняющая функцию удостоверения личности, работали в связке. Браслет считывал данные о здоровье и самочувствии человека, а карта хранила их в себе долгие годы. Каждые четыре месяца информация обновлялась по итогам обязательного медицинского обследования.
После этого обследуемый получал «статус» своего физического и ментального благополучия, для понятности разделённый на три зоны: красная, оранжевая и зелёная. В зелёной зоне находились все носителями с показателями здоровья согласно норме, а в оранжевой — те, кому следовало позаботиться о своём состоянии по рекомендациям специалистов.
Что касается красной зоны, то жизнь человека становилась в разы сложнее. Он мог быть отправлен на принудительную госпитализацию, как и многие клиенты Райдена, и за ним устанавливалось пристальное наблюдение.
Все, кто приобретал этот статус, старались выйти из него как можно скорее. Никто не хотел нанимать на работу или принимать в учебное заведение ненадёжного гражданина, который мог бы испортить репутацию организации. Искажённая, неоднозначная реальность была таковой, что босс мог поощрять многочасовые сверхурочные, но с позором отчитать тебя перед всей компанией в случае попадания в красную зону.
Похожая атмосфера царила и в этой клинике. Пока специалисты трудились сутками напролёт, руководство выдавало распоряжение стыдливо прятать суицидальных пациентов в отдельных палатах. Иногда Райден задумывался о том, чтобы действительно перейти к индивидуальным частным приёмам и больше не участвовать в этом фарсе.
Может, в будущем, когда работа со всеми его подопечными будет завершена.
— Как вы чувствуете себя сейчас?
Попытаетесь ли вы сделать это снова? Это был бы довольно глупый вопрос.
Губы Хигуры дрогнули и сжались в тонкую линию. Вцепившись в подол рубашки вместо браслета, он чуть наклонился вперёд, опуская голову.
— Я… не справился, даже когда никто и ничто не могло остановить меня, — его голос стал тише, переходя в сдавленный шёпот, — Она так и не забрала меня с собой…
Фраза резко оборвалась звуком, напоминающим всхлип, но юноша не проронил ни слезинки. Его сухие, уставшие глаза застыли на лице Райдена, глядя сквозь него. Он молчаливо просил о том, чего ни один из живущих людей не мог ему дать — вернуть в этот мир того, кто преуспел в цели его покинуть.
Об этом инциденте Райден знал и до того, как Хигура пополнил число его клиентов. Это было обычное самоубийство с необычным контекстом — иначе оно не появилось бы в заголовках новостей. Вопиющая, жестокая вседозволенность, послужившая причиной трагедии, не дала ей стать безликой цифрой в статистике преждевременных смертей.
Хигура и этот человек были… близки. Отголоски истории, подошедшей к концу, не утихали в его израненном сердце. Чтобы видеть это вовсе не обязательно было выучиваться на врача.
— Ваша подруга наверняка хотела, чтобы вы остались.
— Никому нет дела до того, чего хочу я… Это жестоко, не находите?
Слёзы, скатившиеся по щекам юноши после этого признания, никак не изменили опустошённое выражение его лица. Он так и не смог заплакать в полную силу, и едва заметные следы влаги на коже скоро начали высыхать.
В этом человеке не осталось рвения учинить что-то противоправное. Он выглядел на грани потери сознания от слабости. По оценке Райдена, он заслуживал отдых в постели, а не пытку расспросами.
— Я как никто заинтересован в том, чтобы услышать вас.
Поднявшись с места и подойдя к кулеру, он набрал стакан воды и протянул его Хигуре. Поддерживая его дрожащую ладонь, Райден остался стоять рядом, пока ему с благодарным кивком не вернули наполовину опустошённую ёмкость.
— Спасибо.
— Не стоит. Представляю, какими для вас были последние дни.
Он наверняка выбрал бы оказаться где угодно, но не здесь. Проследовав к своему рабочему столу, Райден перелистнул несколько страниц в записной книжке и поставил маленькую отметку ручкой в верхнем углу.
Хигура следил за его движениями со скромной искрой любопытства — или настороженности, если вспомнить, что никто из сотрудников клиники не успел завоевать его доверия. В тусклом колодце его взгляда было слишком сложно отыскать отчётливую эмоцию. Однако Райден имел стойкое убеждение, что там всё ещё был свет.
— Вам следует отдохнуть и отоспаться, так что давайте перейдём к самому важному, — набросав пару строк на бумаге, он приподнял очки и подтянул их поближе к переносице. — Поговорите со мной?
— О чём-то, чего нет в ваших документах? — губы Хигуры тронула разочарованная улыбка, как будто этот вопрос ему задавали неоднократно.
— О вас. Всё, что вы захотите рассказать.
* * *
Этим вечером Райден по привычке задержался в кабинете, перебирая бумажки. В здании частной клиники, его месте работы последние два года, почти не осталось людей, и в коридорах было необыкновенно тихо.
Корректируя расписание на грядущую неделю, он ненадолго остановился взглядом на отдельной встрече, выделенной в календаре оранжевым маркером. Под ячейкой умещалась мелкая подпись карандашом: «обязательно дозвониться».
Райден из четырёхлетнего прошлого не мог знать, что его встречи с Кёго Хигурой затянутся не на месяцы, а на годы. Что сеансы продолжатся и после того, как он примет решение присоединиться к рядам частных специалистов, не особо надеясь, что кто-то из клиентов последует за ним.
По прошествии нескольких лет, наблюдая за изменениями в поведении этого человека, Райден перестал узнавать в нём многие его прежние черты. Боль от утраты, успокоившаяся со временем, проросла во что-то совсем иное и незнакомое... Тем не менее, во что-то, с чем можно было жить.
Вот только регулярность их сессий оставляла желать лучшего. В зависимости от своего настроения, Хигура легко мог пропасть с радаров на месяц, а потом свалиться на него как снег на голову. Недоверчивый подросток, неспособный удержать в дрожащей руке стакан воды, вырос в того ещё наглеца.
Но разве это вечное изучение не было частью его работы? Одним из немногих жизненных решений, которое он принял самостоятельно.
В повзрослевшем, заметно изменившемся молодом человеке ещё жил отблеск разбитого юноши, жаждущего быть услышанным. Это было единственной вещью, которую Райден мог ему дать.
© 2024 WARESORA
urbancoveninfo@gmail.com
